Неточные совпадения
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите
на меня так, — прибавила она. — С тех пор как
все набросились
на нее,
все те, которые хуже ее во
сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
Вот смотрю: из леса выезжает кто-то
на серой лошади,
все ближе и ближе, и, наконец, остановился по ту сторону речки, саженях во
ста от нас, и начал кружить лошадь свою как бешеный.
Прежде
всего отнеслись к Коробочке, но тут почерпнули не много: купил-де за пятнадцать рублей, и птичьи перья тоже покупает, и много
всего обещался накупить, в казну сало тоже ставит, и потому, наверно, плут, ибо уж был один такой, который покупал птичьи перья и в казну сало поставлял, да обманул
всех и протопопшу надул более чем
на сто рублей.
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. —
Все будет сделано, а чиновным вы никому не давайте ничего, об этом я вас прошу. Приятели мои не должны платить. — Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему не понравившееся. Крепости произвели, кажется, хорошее действие
на председателя, особливо когда он увидел, что
всех покупок было почти
на сто тысяч рублей. Несколько минут он смотрел в глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и наконец сказал...
Все они были до того нелепы, так странны, так мало истекали из познанья людей и света, что оставалось только пожимать плечами да говорить: «Господи боже! какое необъятное расстояние между знаньем света и уменьем пользоваться этим знаньем!» Почти
все прожекты основывались
на потребности вдруг достать откуда-нибудь
сто или двести тысяч.
Когда он ходил в университет, то обыкновенно, — чаще
всего, возвращаясь домой, — случалось ему, может быть, раз
сто, останавливаться именно
на этом же самом месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению.
По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия, вследствие каких-нибудь комбинаций, никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти,
ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы
на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или
сто человек, чтобы сделать известными свои открытия
всему человечеству.
— А-зе, сто-зе вам и здеся на-а-до? — проговорил он,
все еще не шевелясь и не изменяя своего положения.
— Но позвольте, позвольте же мне, отчасти,
все рассказать… как было дело и… в свою очередь… хотя это и лишнее, согласен с вами, рассказывать, — но год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала
на теперешнюю квартиру, сказала мне… и сказала дружески… что она совершенно во мне уверена и
все… но что не захочу ли я дать ей это заемное письмо, в
сто пятнадцать рублей,
всего что она считала за мной долгу.
Он поспешно огляделся, он искал чего-то. Ему хотелось сесть, и он искал скамейку; проходил же он тогда по К—му бульвару. Скамейка виднелась впереди, шагах во
ста. Он пошел сколько мог поскорее; но
на пути случилось с ним одно маленькое приключение, которое
на несколько минут привлекло к себе
все его внимание.
Злодей-то, видно, силен; а у нас
всего сто тридцать человек, не считая казаков,
на которых плоха надежда, не в укор буди тебе сказано, Максимыч.
Пускай меня отъявят старовером,
Но хуже для меня наш Север во
сто крат
С тех пор, как отдал
всё в обмен
на новый лад —
И нравы, и язык, и старину святую,
И величавую одежду
на другую
По шутовскому образцу...
Из шестидесяти тысяч жителей города он знал шестьдесят или
сто единиц и был уверен, что хорошо знает
весь город, тихий, пыльный, деревянный
на три четверти.
— Ну, чего там долго! Четверо суток
на пароходе. Катнем по Волге, Каме, Белой, — там,
на Белой, места такой красоты — ахнешь, Клариса Яковлевна,
сто раз ахнешь. — Он выпрямился во
весь свой огромный рост и возбужденно протрубил...
— Ну, не нужно ли чего
на квартире? Там, брат, для тебя выкрасили полы и потолки, окна, двери —
все: больше
ста рублей стоит.
Дальше он не пошел, а упрямо поворотил назад, решив, что надо делать дело, и возвратился к отцу. Тот дал ему
сто талеров, новую котомку и отпустил
на все четыре стороны.
В вашем покое будет биться пульс, будет жить сознание счастья; вы будете прекраснее во
сто раз, будете нежны, грустны, перед вами откроется глубина собственного сердца, и тогда
весь мир упадет перед вами
на колени, как падаю я…
Мать его и бабушка уже ускакали в это время за
сто верст вперед. Они слегка и прежде
всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи детей, где и как им жить; служить ли молодому человеку и зимой жить в городе, а летом в деревне — так настаивала Татьяна Марковна и ни за что не соглашалась
на предложение Марьи Егоровны — отпустить детей в Москву, в Петербург и даже за границу.
— Брат! — заговорила она через минуту нежно, кладя ему руку
на плечо, — если когда-нибудь вы горели, как
на угольях, умирали
сто раз в одну минуту от страха, от нетерпения… когда счастье просится в руки и ускользает… и ваша душа просится вслед за ним… Припомните такую минуту… когда у вас оставалась одна последняя надежда… искра… Вот это — моя минута! Она пройдет — и
все пройдет с ней…
Мне
сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и
весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник
на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом, не могу выразить моих впечатлений, потому что
все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто задавался и задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они
все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть,
все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного, ни одного поступка действительного?
Я ставил стоя, молча, нахмурясь и стиснув зубы.
На третьей же ставке Зерщиков громко объявил zero, не выходившее
весь день. Мне отсчитали
сто сорок полуимпериалов золотом. У меня оставалось еще семь ставок, и я стал продолжать, а между тем
все кругом меня завертелось и заплясало.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться по станциям
на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять
сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но
все предпочитают ехать верхом по этой дороге, а потом до Якутска
на колесах,
всего тысячу верст.
Всего!
Кроме торжественных обедов во дворце или у лорда-мэра и других,
на сто, двести и более человек, то есть
на весь мир, в обыкновенные дни подают
на стол две-три перемены, куда входит почти
все, что едят люди повсюду.
Сто японских лодок тянули его; оставалось верст пять-шесть до места, как вдруг налетел шквал, развел волнение:
все лодки бросили внезапно буксир и едва успели, и наши офицеры, провожавшие фрегат, тоже, укрыться по маленьким бухтам. Пустой, покинутый фрегат качало волнами с боку
на бок…
Якутского племени, и вообще
всех говорящих якутским языком, считается до двухсот тысяч обоего пола в области. Мужчин якутов
сто пять тысяч. Область разделена
на округи, округи
на улусы, улусы
на наслеги, или нослеги, или, наконец… не знаю как. Люди, не вникающие в филологические тонкости, попросту называют это здесь ночлегами.
Нет, не отделяет в уме ни копейки, а отделит разве столько-то четвертей ржи, овса, гречихи, да того-сего, да с скотного двора телят, поросят, гусей, да меду с ульев, да гороху, моркови, грибов, да
всего, чтоб к Рождеству послать столько-то четвертей родне, «седьмой воде
на киселе», за
сто верст, куда уж он посылает десять лет этот оброк, столько-то в год какому-то бедному чиновнику, который женился
на сиротке, оставшейся после погорелого соседа, взятой еще отцом в дом и там воспитанной.
Здесь предпочитают ехать верхом
все сто восемьдесят верст до Амгинской слободы, заселенной русскими; хотя можно ехать только семьдесят семь верст, а дальше
на телеге, как я и сделал.
В 10-м часу приехали, сначала оппер-баниосы, потом и секретари. Мне и К. Н. Посьету поручено было их встретить
на шканцах и проводить к адмиралу. Около фрегата собралось более
ста японских лодок с голым народонаселением. Славно: пестроты нет,
все в одном и том же костюме, с большим вкусом! Мы с Посьетом ждали у грот-мачты, скоро ли появятся гости и что за секретари в Японии, похожи ли
на наших?
Сегодня два события, следовательно, два развлечения: кит зашел в бухту и играл у берегов да наши куры, которых свезли
на берег, разлетелись, штук
сто. Странно: способность летать вдруг в несколько дней развилась в лесу так, что не было возможности поймать их; они летали по деревьям, как лесные птицы. Нет сомнения, что если они одичают, то приобретут
все способности для летанья, когда-то, вероятно, утраченные ими в порабощенном состоянии.
Так прошел
весь вечер, и наступила ночь. Доктор ушел спать. Тетушки улеглись. Нехлюдов знал, что Матрена Павловна теперь в спальне у теток и Катюша в девичьей — одна. Он опять вышел
на крыльцо.
На дворе было темно, сыро, тепло, и тот белый туман, который весной сгоняет последний снег или распространяется от тающего последнего снега, наполнял
весь воздух. С реки, которая была в
ста шагах под кручью перед домом, слышны были странные звуки: это ломался лед.
Ты, Алеша, и не знал ничего, от меня отворачивался, пройдешь — глаза опустишь, а я
на тебя
сто раз до сего глядела,
всех спрашивать об тебе начала.
И во-первых, люди специальные и компетентные утверждают, что старцы и старчество появились у нас, по нашим русским монастырям, весьма лишь недавно, даже нет и
ста лет, тогда как
на всем православном Востоке, особенно
на Синае и
на Афоне, существуют далеко уже за тысячу лет.
При первом же соблазне — ну хоть чтоб опять чем потешить ту же новую возлюбленную, с которой уже прокутил первую половину этих же денег, — он бы расшил свою ладонку и отделил от нее, ну, положим,
на первый случай хоть только
сто рублей, ибо к чему-де непременно относить половину, то есть полторы тысячи, довольно и тысячи четырехсот рублей — ведь
все то же выйдет: „подлец, дескать, а не вор, потому что
все же хоть тысячу четыреста рублей да принес назад, а вор бы
все взял и ничего не принес“.
Не пьянствую я, а лишь «лакомствую», как говорит твой свинья Ракитин, который будет статским советником и
все будет говорить «лакомствую». Садись. Я бы взял тебя, Алешка, и прижал к груди, да так, чтобы раздавить, ибо
на всем свете… по-настоящему… по-на-сто-яще-му… (вникни! вникни!) люблю только одного тебя!
— Да слушай: чтобы сыру там, пирогов страсбургских, сигов копченых, ветчины, икры, ну и
всего,
всего, что только есть у них, рублей этак
на сто или
на сто двадцать, как прежде было…
Затем последовал уже целый ряд писем, по письму в день,
все так же важных и витиеватых, но в которых сумма, просимая взаймы, постепенно спускаясь, дошла до
ста рублей, до двадцати пяти, до десяти рублей, и наконец вдруг Грушенька получила письмо, в котором оба пана просили у ней один только рубль и приложили расписку,
на которой оба и подписались.
Много видал он
на своем веку, пережил не один десяток мелких дворян, заезжавших к нему за «очищенным», знает
все, что делается
на сто верст кругом, и никогда не пробалтывается, не показывает даже виду, что ему и то известно, чего не подозревает самый проницательный становой.
Чуть свет мы были уже
на ногах.
Все равно спать я не мог, и, пока была хоть малейшая возможность, надо было идти. Я никогда не забуду этого дня. Я шел и через каждые
сто шагов садился
на землю. Чтобы обувь не давила ногу, я распорол ее.
Тут он привел несколько примеров человеческого долголетия, почерпнутых из английских журналов, замечая, что
все люди, жившие более
ста лет, не употребляли водки и вставали
на заре зимой и летом.
Я ломал руки, я звал Асю посреди надвигавшейся ночной тьмы, сперва вполголоса, потом
все громче и громче; я повторял
сто раз, что я ее люблю, я клялся никогда с ней не расставаться; я бы дал
все на свете, чтобы опять держать ее холодную руку, опять слышать ее тихий голос, опять видеть ее перед собою…
Как бы ограничен ни был мой взгляд,
все же он
на сто тысяч туазов выше самых высоких вершин нашего журнального, академического и литературного мира; меня еще станет
на десять лет, чтобы быть великаном между ними.
События вне России, взятие Парижа, история
Ста дней, ожидания; слухи, Ватерлоо, Наполеон, плывущий за океан, траур по убитым родственникам, страх за живых, возвращающиеся войска, ратники, идущие домой, —
все это сильно действовало
на самые грубые натуры.
Сто лет самоотверженной, полной риска работы нескольких поколений
на виду у
всей Москвы. Еще и сейчас немало москвичей помнят подвиги этих удальцов
на пожарах,
на ходынской катастрофе во время царского коронования в 1896 году, во время наводнений и, наконец, при пожаре артиллерийских складов
на Ходынке в 1920 году.
— Удивил!.. Ха-ха!.. Флегонт Васильич, отец родной, удивил! А я-то
всего беру
сто на сто процентов… Меньше ни-ни! Дело полюбовное: хочешь — не хочешь. Кто шубу принесет в заклад, кто телегу, кто снасть какую-нибудь… Деньги деньгами, да еще отработай… И еще благодарят. Понял?
— Большим кораблям большое плавание, а мы около бережку будем ползать… Перед отъездом мы с попом Макаром молебствие отслужили угодникам бессребренникам. Как же,
все по порядку. Тоже и мы понимаем, как и што следует: воздадите кесарево кесарю… да. Главная причина, Галактион Михеич, что жаль мелкие народы. Сейчас-то они вон
сто процентов платят, а у меня будут платить
всего тридцать шесть… Да там еще кланялись сколько, да еще отрабатывали благодарность, а тут
на, получай, и только
всего.
Он так часто и грустно говорил: было, была, бывало, точно прожил
на земле
сто лет, а не одиннадцать. У него были, помню, узкие ладони, тонкие пальцы, и
весь он — тонкий, хрупкий, а глаза — очень ясные, но кроткие, как огоньки лампадок церковных. И братья его были тоже милые, тоже вызывали широкое доверчивое чувство к ним, — всегда хотелось сделать для них приятное, но старший больше нравился мне.
Общий признак старости дерев, даже при зеленых, но уже редких листьях — повисшие книзу главные сучья; этот признак
всего заметнее в березе, когда ей исполнится
сто лет] При своем падении они согнули и поломали молодые соседние деревья, которые, несмотря
на свое уродство, продолжают расти и зеленеть, живописно искривясь набок, протянувшись по земле или скорчась в дугу.
С весны и в продолжение
всего лета стрепета в местах степных, далеких от жилья, не пуганые и не стреляные, особенно в одиночку или попарно, довольно смирны, но весьма скоро делаются чрезвычайно дики и сторожки, особенно стайками, так что нередко, изъездив за ними десятки верст и ни разу не выстрелив, я принужден бывал бросать их, хотя и видел, что они, перелетев сажен
сто или двести, опустились
на землю.
— Сняв шляпу за
сто шагов, староста бежал во
всю прыть
на сделанной ему позыв.
Сказывают, что
все сии монастыри, даже и
на пятнадцать верст расстоянием от города находящиеся, заключалися в оном; что из стен его могло выходить до
ста тысяч войска.